Медвежий остров. Рассказы о нашей земле - Ирина Бйорно

Прошел месяц, и наступило, как всегда неожиданно, Московское душное лето с грозами, ливнями и тополиным пухом, и Ник вместе с хозяйкой, её маленькой дочкой и кучей барахла был перевезен хозяином в Болшево, на дачу. Дачная жизнь на воле в саду с малиной и старыми яблонями Нику понравилась. Он вспомнил свою дикую природу и весело гонялся по небольшому участку за бабочками и соседскими котами. На даче туалетный домик стоял отдельно в конце участка, куда хозяйка ходила справлять свою нужду несколько раз в день.

Там-то и выбрал Ник свой форпост наблюдения, зло ворча на неё, когда она проходила мимо. Нику нравилась эта игра в охрану, видно пробудившуюся в нем видом заборов, скрипящих дверей и природы – так делали его предки в Германии, верно неся свою службу охраны в лагерях Гитлера. Ник был доволен. Зубы его выросли, голос стал сильным и его рычание приводило в трепет всех близлежащих соседей в старинном дачном поселке.

Хозяин показывался на даче редко – только в выходные, поэтому Ник решил, что в его отсутствие – по его собачьему разумению – он был хозяином. И Ник озверел, не давая проходу хозяйке, которая продолжала кормить выросшую за полгода зверюгу, но без любви, а только по долгу.

Маленькую дочь хозяина Ник не обижал, так как согласно его собачьей диспозиции маленькие люди приравнивались к щенкам – их надо было охранять, но особой воли не давать, поэтому когда Аленка заплыла, по мнению Ника, слишком далеко от берега местной реки, он вытащил её за шкирку из воды, правда прокусив девочке плечо, но это же не от злости, а просто от стараний. Он же не виноват, что шкура у этих людских щенков такая непрочная!

А его за это наказали и оставили без его мясной каши, и он обиделся, а хозяин так и не показывался на даче. Ник решил отомстить хозяйке, морившей его голодом, и когда она вечером отправилась в туалетный домик, Ник подкараулил её, и с лаем попытался прокусить ей башмак, что ему и удалось – зубы у него выросли сильные и хваткие. Но это хозяйке совсем не понравилось и она, прикрикнув на расхамившегося без хозяина Ника, оставила его на ночь на улице, хотя он скребся в дверь и скулил два часа. Что случилось после этого, она не знала, а Ник, набегавшись по участку и перерывши все грядки с клубникой, выкопал себе военный окоп под яблоней и уснул там до утра.

Утром Ник решил – если его не любят и хозяин не приезжает, он открывает террор – свой, собачий террор по своим правилам. Тут калитка на дачу открылась и появился его обожаемый хозяин. Ник бросился к нему, встал на задние лапы, обнял по-собачьи своего хозяина, облизал своим мокрым языком его родное для Ника лицо и стал ему по-своему, прискуливая, рассказывать о случившемся.

Хозяин, казалось, всё сразу понял, поцеловал Ника и вынул из сумки самое большое лакомство – огромную говяжью кость с приставшей к нею мясом и полную самого вкусного в собачьем мире – костного мозга. За что Ник заслужил такую награду? Ник решил задачу просто – за верную службу своему хозяину!

Прошел год. Ник окончил собачью школу, куда он ходил с хозяином и где надо было притворяться, что он – добрая собака – как все. Он перепрыгивал через препятствия, ходил по бревну и выполнял команды, но только из любви к хозяину – всё это казалось Нику бесполезным и ненужным, а он любил бегать с горы карьера и за кошками, ловить мячик и защищать хозяина – больше ничего. Ник стал теперь выросшей овчаркой, наводившей ужас своим видом у любого, и особенно у соседей по дому.

В квартире, где жил Ник с хозяином, его женой, маленькой дочерью и мамой с папой – двумя пожилыми академиками – Ник организовал жесточайший террор и собачью дисциплину, которой подчинялись все в отсутствии хозяина. Ник контролировал коридор, куда выходили двери трех комнат, дверь в туалет и на кухню. Он обычно лежал в центре коридора с костью в зубах и хитрым блеском в глазах и решал, кого куда пропускать, игнорируя просьбы пустить в туалет, зато пропуская народ в кухню за подачки. Он взимал пошлины едой за любой пропуск по коридору, но делал он это только в отсутствии самого хозяина, а при нем же был паинькой, игруном и ласковой собакой.

Таков уж был этот пес, созданный специальной генетической селекцией прилежными немцами – верным, умным, хитрым и жестоким ко всем, кроме хозяина. Он не был создан жить в небольшой московской квартире, где жили три поколения людей все вместе, он не был и комнатной смешной собачкой, созданной на забаву детей и дам, ни умной и ловкой цирковой собачкой – он был охранным псом, которого судьба забросила в эту семью и в этот дом, стоявшей рядом с шумной улицей и никогда не засыпающим московским транспортом.

Ник по-собачьи понимал, что что-то в его жизни не так, но не знал, что именно не так, чувствуя все больше растущую к нему ненависть со стороны окружающих его людей. И он тоже выражал со своей стороны свое недовольство тем, что мстил им – этим людям – как мог.

Так однажды, когда жена хозяина ушла куда-то, забыв запереть свою комнату – а на всех комнатах, включая и кухню – были поставлены мощные задвижки от Ника – он же, встав на задние ноги, навалился на дверь, открыл её и устроил погром в комнате хозяйки, уничтожая зубами только те вещи, которые принадлежали этой женщине, не любившей его. С особенной ненавистью Ник уничтожил небольшую книжицу, которая жена хозяина всегда таскала с собой и записывала что-то туда. Он не только разорвал книжицу, но и съел почти все листки, хотя вкус их был Нику не по душе.

Когда вернулась хозяйка, Ник лег в передней на свой диван и притворился спящим. Она вошла в свою комнату и тут раздался ее крик:

– Ах ты, гадкое животное, Ник! Как ты посмел, негодник! Моя записная книжка! Сожрал, дьявол! Хоть бы ты околел!

Ник лежал на своем просиженном диване и улыбался с закрытыми глазами: «Месть удалась!»

Тут пришел с работы хозяин и, надев на него поводок, увел его на прогулку в карьер. Ник был как шелковый, и когда хозяйка вечером пыталась очернить Ника, он только весело махал толстым хвостом и улыбался, показывая свой волчий оскал.

– Перестань говорить напраслину на Ника! Он – хороший, умный, верный пес, и Ник подтверждал по-собачьи – гав – даа!

Так Ник прожил на этом свете уже три года, изучая человеческую породу, служа хозяину и мстя, как мог, всем другим. Таким же был и Блонди, который до последнего был с обожаемым фюрером, пугая Еву Браун своими выходками и лаем. Блонди не любил эту женщину, чувствуя в ней своего конкурента в любви и службе Гитлеру и стараясь показать ему, что нету лучше и вернее друга, чем он, Блонди – породистой немецкой овчарки. Да Гитлер это и сам знал, решив в последний день своей жизни и карьеры сначала отравить своего лучшего друга, раздавив его мощными челюстями капсулу со смертельным цианистым кальцием, а потом уже – после короткой и теперь уже ненужной свадьбы с Евой Браун, на которой она настаивала несколько лет – хорошо что Блонди этого не видел – Гитлер отравил себя и свою новую жену. Но Блонди об этом предательстве своего хозяина – женитьбе на этой пустоголовой, глупой человеческой самке – никогда не узнал. К счастью.

Ник же все больше скучал по хозяину, которого он видел только раз в день – или скорее в ночь, когда тот возвращался со своего таинственного места, где тот проводил целый день – работы – всегда поздно, и они вдвоем отправлялись бегать по карьеру, лежащему недалеко от их дома. Людей в эти поздние часы на улице почти не было, а те запоздалые прохожие шарахались от Ника, как только он показывал свои желтоватые, отточенные на грызении костей клыки.

Конец ознакомительного фрагмента.